Орфография - Страница 112

112

— Кто ж у вас теперь покупать будет, если не русские? — попробовал Ять урезонить ее. — Тут же русских — две трети города, да еще летом, может быть, приедут…

Она не удостоила его ответом. Что-то от каменной бабы вдруг проступило в ее чертах и позе: она сидела неподвижно, поджав ноги, словно не предлагала вино покупателю, а демонстрировала плоды трудов своих неведомому богу.

— А, черт с тобой, — сказал он, разом перестав бояться последствий. — Черт с вами со всеми, властители.

Таня стряпала на зуевской кухоньке: на дровяной плите стояла сковородка, в ней плавилось баранье сало, Зуев на правах подмастерья промывал рис. Замышлялся плов.

— Слава Богу, — выдохнул Ять. — Они не лезли? Не угрожали?

— Да Бог с тобою, — в удивлении обернулась Таня. Сильные, уже посмуглевшие на мартовском солнце руки ее были обнажены до локтя, лицо раскраснелось, черные пряди спадали на лоб. Она чистила увядшую прошлогоднюю морковь для плова. Надо признать, ей шел и этот декор — кухня, сковорода, готовка, засученные рукава, хотя сочетание моркови и ножа вновь наводило на тягостную мысль об ожидающем всех обряде. — Они все дивные… Один — Ильдар — на базаре мне лишний фунт баранины положил… Черт знает, как она умудрялась устраиваться в непрерывно меняющихся обстоятельствах!

— И что потребовал взамен? Свидания?

— Знаешь что, Ять! — Таня вспыхнула. — Если бы я не боялась тебя убить по неосторожности, я бы влепила тебе великолепную плюху! Послушать тебя, меня домогается каждый кипарис…

— Если бы каждый кипарис давал тебе лишний фунт мяса, я волей-неволей предположил бы это. Таня — да и вы, Зуев, — предлагаю вам сегодня со мной уйти. Оставаться опасно.

— А куда идти? — поднял на него Зуев вечно обиженные глаза. — Тут по крайней мере дом…

— Да выгонят из дома-то! — Ятя начала злить его непонятливость. — Отберут под мечеть, он у вас как раз в мавританском стиле… Пойдемте, пока можно уйти. В Ялте хоть спокойнее…

— До Ялты пятнадцать верст, — сосредоточенно перемывая рис, отвечал Зуев.

— Что такое пятнадцать верст, если вечером начнется погром?!

— В вас, Ять, наследственный страх погрома, — не глядя на него, произнес Зуев. — Вы не должны обижаться, зная мою национальную теорию. Против крови-то не пойдешь. Я понимаю, что с вашей, ненамеренно юдаистской точки зрения национальный вопрос обязательно разрешается погромом. Но поверьте мне как русскому, с татарином всегда можно договориться…

— Давайте в другой раз обсудим национальный вопрос! — взбеленился Ять. — Я польщен, конечно, вашей попыткой свести все на евреев, но напрасно вы думаете, что русским ничто не угрожает. Сейчас не важно, что вы русский, а важно, что не татарин…

— Да почем вы знаете? — повышая голос и оторвавшись наконец от риса, возразил Зуев. — Род наш восходит к татарам, я это запросто докажу… У меня летописные свидетельства есть о татарском хане Зуе, давно подобраны — интересовался, знаете…

— Ага, — кивнул Ять. — Вы, стало быть, тоже с ними? А что же альмеки?

— Не бойтесь, не бойтесь за альмеков! — раздраженно огрызнулся Зуев. — Я ученый, меня политические пертурбации не касаются. Мне важно свое дело делать, а не вдаваться в тонкости…

— Знаете, Зуев… — Ять чувствовал, что еле сдерживается. — Для меня национальный вопрос всю жизнь стоял на восемьдесят первом месте. Но когда мой город захватят татары, я — полужидок, урод в русской семье — прежде всего вспомню о том, что я русский, черт бы меня задрал совсем…

— Ять, это же смешно! — воскликнула Таня, шинкуя морковь. — Ну с чего, в самом деле, ты взял, что будет погром?

— Маринелли предупредил. Он у них вроде муллы.

— А, значит, ему-то можно, — язвительно протянул Зуев.

— Что — можно?! Они удерживают его насильственно. Он-то и умолял меня бежать за подмогой.

— Нет, Ять. — Таня убрала со лба прилипшую прядь. — Я никуда не пойду. На базаре мне по-прежнему рады, громить никого, я надеюсь, не будут, — а если ты их боишься… Нет, я допускаю, конечно… Но если ты и вправду считаешь нужным помочь Маринелли — хотя он, по-моему, неплохо устроился, — сходи на один день в Ялту, заодно успокоишься… Может быть, там в самом деле есть иностранные суда… Сам подумай: что мы там будем делать втроем?

— Понятно, — сказал Ять. — Понятно.

Он знал, что через пять минут остынет и начнет укорять себя за то, что оставил в Гурзуфе беззащитную женщину под сомнительной защитой слабого, непрактичного ученого, — а потому, чтобы не терзаться весь день, пересилил себя и предпринял последнюю попытку:

— Я, может быть, глуп и напуган, простите меня. В конце концов, вы оба здесь гораздо дольше. Но подумайте серьезно: они в самом деле хотят отомстить русским, они только попробовали власти, последствия могут быть любые…

— Но ведь ты вернешься завтра? — спросила Таня. — Ты правда вернешься? Ты же не бросишь меня тут?

— До завтра в любом случае ничего не изменится, — миролюбиво поддержал ее Зуев.

— У вас ружье-то в порядке?

— Да, я проверял еще при Свинецком.

— Ну что ж, — кивнул Ять. — Тогда мне надо спешить…

— Постой, куда ты? Дождись хоть плова!

— Нельзя, идти надо на голодный желудок. Танька, Танька, ради Бога… впрочем, ты все знаешь сама.

— За меня не бойся, — засмеялась она. — Если я выкупила тебя у террориста, то с татарами договорюсь подавно. Если надо будет, я Вельзевулу голову заморочу, только бы вынуть тебя из ада, куда ты вечно умудряешься вляпаться…

Он поцеловал ее — пожалуй, несколько длительней, чем нужно было для скромного и прилюдного прощания, — и не заметил, как, сжав зубы, отвернулся Зуев.

112