Орфография - Страница 158

158

— Но есть договор, есть расписка об оплате. Эта квартира — на весь год моя.

— А что договор? Все договора не действуют, вон даже с Францией не действуют. Что мне договор? Мне нужно распоряжение от Петроградского совета, чтобы районный совет дал в участковый совет, а я потом на домовом комитете могу рассмотреть.

Вся эта цепочка, начиная с недосягаемого Петроградского совета, которому только и дела было до вселения Ятя, напоминала нечто сказочное, чуть ли не из Афанасьева: поразителен был мгновенный перенос фольклорных представлений на государственную жизнь. Изначальная установка была загадочна: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Все выходило по грэмовскому рассказу: не успел Ять прийти в родной город после долгих странствий, как должен снова уйти, двинуться по кругу, найти волшебный клубок, по нему прийти в Петроградский совет, там усыпить дракона, умилостивить пса, расположить к себе стальной замок, добраться до Председателя (Кашей Бессменный: скелет, корона), от него получить перо лебединое, куда поплывет — туда пойти; поплывет в совет районный, где надо дунуть, плюнуть, подковать блоху, грянуться оземь, обернуться кисою, доказав тем самым столь ценимую новой властью способность к превращениям, — тогда председатель районного совета обернется мышью; председателя Петроградского совета изловить, тут он прямо в кошачьих лапах закычет зегзицею, а ты должен обратиться в коршуна, после чего, уже в твоих когтях, он сделается орехом, а ты белкою, и тогда, утомленный цепочкой превращений, довольно отдуваясь, выдаст он тебе предписание, а такожде лук со стрелами. Стрела упадет во дворе дома одиннадцать по Петроградской стороне, а там уже стоит товарищ Матухин в кожаном картузе; как стрела попадет ему в картуз, так он обернется серым волком, и ты на нем въедешь в квартиру тринадцать, дом семь, — после чего нынешние ее обитатели тотчас скатаются пыльными шариками, вернувшись в привычное свое состояние, только столяр, сопротивляясь дольше других, убежит огромным тараканом, рыжими усищами шевеля.

— Ну? — грозно спросил Матухин. — Что смешного нашел?

— Тебя, — беззлобно сказал Ять, повернулся спиной к представителю власти и, пошатываясь от смеха и слабости, пошел со двора. Темнело, и в густеющей синеве все ясней, становилась сказочность происходящего. Разумеется, ничего подобного нет и быть не может. И конечно, я не пойду ни в какой Петроградский совет. Я обожаю преодолевать препятствия, но лишь тогда, когда воздвигаю их себе сам, — я готов грянуться оземь и обернуться кем угодно, но не по твоему мановению, товарищ Матухин. Слава Богу, мне есть еще куда пойти, — и разрази меня гром, если я хоть на миг допускаю, что над этим моим прибежищем властна хоть какая-нибудь из властей.

— Давно поджидаю, — сказал Клингенмайер. — Присесть прошу. Представьте, сегодня гадал по книге Тиволиуса, и смотрите, какой катрен открылся: я предпочитаю соловьевский перевод, хотя орловский, говорят, точней: «Гвоздь, молоток, кремень, сова, дворовый волк попрал права, вернулся друг, глава как снег, готовы пища и ночлег». Нет, что вы ни говорите, а Тиволиус превосходит Нострадамуса настолько же, насколько гадатель превосходит историка. Я только не совсем понимаю, что бы значило «дворовый волк попрал права»…

— Это самое точное, — кивнул Ять. — Я потом расскажу вам.

— Конечно, конечно.

— Мне, напротив, непонятно про «гвоздь, молоток, кремень, сову»…

— Это просто. Первая строка каждого катрена определяет не события, а, если угодно, главные элементы, духовную атмосферу происходящего. Кремень — вероятно, вы, сова — я в своем затворничестве, а гвоздь с молотком… ну, это вещь очевидная.

— Очевидная.

Ять блаженствовал в кресле за хрупким деревянным столиком. Клингенмайер священнодействовал с отварами и настоями, горели свечи, потрескивало пламя в маленьком камине. Какое счастье, что Клингенмайер был в лавке, а не на квартире! Как вовремя всегда был открыт его таинственный магазин! Собачьим чутьем Ять нашел место, где будет ему ночлег, где будут ему рады, — и сразу лишился сил, словно достиг наконец цели долгого пути.

— Расскажите, Фридрих Иванович, что тут без меня делалось.

— Ничего не делалось, Ять, в том-то и страх. Все выжидают, а первым никто не бросится; но чем дольше ожидание, тем ужасней может получиться потом.

— А про Елагинскую коммуну что-нибудь слышали?

— Как не слышать, ее тут закрыть хотели, но пока не вышло. К ним многие ходят, там чуть не клуб… Ну, раскол — это еще при вас.

— При мне.

— Пейте чай, это бомбейский, мне позавчера прислали.

— Так почта действует?

— Не всякая, — уклончиво ответил Клингенмайер. — Правительство переехало, столица теперь в Москве — к этому, впрочем, триста лет уже шло. К чему азиатской стране европейская столица? Наилучшим вариантом было бы разделение, и до этого еще может дойти: когда не могут поделить власть, надо делить страну. Подобный путь предложил Грозный — возьмите опричнину; но у этих вряд ли хватит ума… Петроград теперь ничей, совершенно ничей. Но так ведь, согласитесь, и интересней — только в паузах стоит жить; перелома я ожидаю не раньше мая. Скажите лучше, где были вы.

— Я — в Крыму, там интересно… было, — добавил Ять, с наслаждением отпивая большой глоток крепчайшего чая, слабо пахнущего таинственными пряностями, цветами, джунглями. — Теперь немцы, и вряд ли что-то осталось от всего этого двухмесячного карнавала. Четыре власти поменялись, потом началась кровь… а теперь, вероятно, орднунг.

158